меню меню
fb tw inst yt vk telegram
Кто:

Филон Александрийский о языке, или почему нельзя быть бакланом[1]

 

Часто приходится наблюдать любопытную вещь: вот некто говорит не умолкая, но говорит ни о чем. Но если осмотреться вокруг, понимаешь, что все информационное пространство, в котором ты находишься, – это сплошное, непрекращающееся и, как правило, бессмысленное говорение. Нормально ли это? Должен ли быть этому какой-то предел? Если да, то где его искать? Вполне очевидно, что решение этих вопросов находится в языке. Не в каком-то конкретном языке, а в самой нашей способности выражать мысли.

То, что мы называем языком – не только наш физический орган речи и сопутствующий ему речевой аппарат. Язык имеет начало в мышлении, ибо слово – это высказанная мысль. Но как же устроен язык в своем ментальном начале? С этим вопросом мы обратимся к иудейскому мыслителю и толкователю Священного Писания, Филону Александрийскому (25г. до Р.Х. – 50г. по Р.Х.).

Еще до того, как мир огласила евангельская весть о том, что "Слово плоть бысть", Филон узрел глубинную аналогию между Божественным Словом, которым Бог творит мир и человеческой речью. Согласно комментариям Филона на книги Ветхого Завета, "образ", по которому создан человек, есть Слово, Логос Бога. Человек в себе имеет логос-аналог Слова Бога и этот человеческий логос является началом мышления и речи. Как Бог творит мир Своим Словом, так и человек, будучи наделен способностью высказывать свои мысли, получил возможность творчества, уподобления Творцу.

 

Любимая аналогия действия языка у Филона – это водный поток-источник, впадающий в озеро и истекающий из него. Источник – это Божественный Логос; от него берет свое начало и наполнение мышление человека, образно представляемое как озеро. Мышление, в свою очередь, является источником звучащей речи, льющейся как поток из переполняющегося водоема. Мышление таким образом заключает в себе функции и потока (от Божественного Логоса), и источника (для звучащей речи). Озеро-мышление наполняется не только от высшего источника – божественного Логоса, но и от низшей чувственной стихии. В этом действии, собственно, нет ничего дурного, это ни что иное, как действие сознания, воспринимающего информацию от органов чувств и "конвертирующую" ее в сферу ментальных понятий и образов памяти. Например, в нашем сознании присутствует дерево, но не как таковое, а в качестве ментального образа, соответствующего физическому объекту, живому дереву. Мысли-идеи ума и образы внешнего чувственного мира объединяются в слове (речи), которое, подобно водному потоку, исходит от мышления и, в то же время, несет в себе печать высшего Источника-Логоса. Именно в звучащей речи происходит первоначальное овеществление мысли, так сказать, первое материальное творчество.

Однако в связке мышления-чувства и возникает трагическая проблема для человека.  В области мышления ума, приток чувственных ощущений может оттеснять и даже замещать источник-божественный Логос. В результате, ум человека "тонет" под массой чувственных образов и теряет свое главенство. Тем самым порождается ложное мышление, которое выражается в ложной речи и становится, в конце концов, ложным творчеством.

Об этой проблеме Филон Александрийский рассуждает в сочинении под названием "О том, что худшее склонно нападать на лучшее". Здесь приводятся две модели действия языка. Первая – правильная, идеальная модель, берется из библейского образа Моисея и Аарона, братьев-пророков. Моисей – созерцатель неизреченных божественных тайн, получатель откровения от Бога, но в то же время, он "косноязычен", не способен говорить в обычной человеческой манере (Исх. 4, 10-16). Восполнением косноязычия Моисея выступает его брат Аарон, который говорит народу вместо своего божественного брата. Бог повелевает Моисею об Аароне: "ты будешь ему говорить и влагать слова [Мои] в уста его, а Я буду при устах твоих и при устах его и буду учить вас, что вам делать; и будет говорить он вместо тебя к народу; итак он будет твоими устами, а ты будешь ему вместо Бога" (Исх.4:15-16). Таковое взаимодействие братьев-пророков есть, по Филону, правильное и должное взаимоотношение ума (мышления) и речи: ум воспринимает и усваивает откровение Слова Бога, выражая осознанную истину в правильных и соответствующих словах. Здесь мы видим принцип действия упомянутого водного источника: от Божественного Логоса наполняется ум-озеро, из которого проистекает поток-речь. В этой связке важно то, что слова связаны не только с умом (мысли которого они выражают), но и с самим его источником – Божественным Логосом.

Другая модель взаимодействия мышления и речи берется Филоном из другого парного библейского образа, братьев Каина и Авеля. Каин – образ ума, Авель – образ слова или речи. Каин убивает Авеля, что означает разрыв связи слова/речи с его высшим источником, отвержение богооткровенного учения. Причиной тому, по Филону, является желание ума главенства над всем, любовь к себе. Филон обращает особое внимание на слова Бога к Каину после совершенного им братоубийства: "где Авель, брат твой?". Этот вопрос, по Филону, отсылает к связи мысли и слова, архетипом которой является связь мышления и Слова Бога. Дерзкий ответ Каина: "не знаю; разве я сторож брату моему?" (Быт. 4,9) свидетельствует о волюнтаризме ума в обращении со словом: слово становится для ума лишь орудием для осуществления слепых желаний, поскольку ум уже находится под гнетом чувственной стихии. Эгоизм ума ведет к господству чувства над мышлением (принцип удовольствия) и выражается в бессмысленном слове. Подавление чувственной стихией и есть, по Филону, каиново состояние "проклятого от земли" (Быт. IV, 11).

Развитие этого толкования мы приведем в следующем фрагменте сочинения "О том, что худшее склонно нападать на лучшее" (в нашем переводе):

На то, как разум становится "проклятым от земли", далее указывают слова «открывшая уста свои, чтобы принять кровь брата твоего» (Быт. IV, 11). Ведь дорого обходится то, когда входы чувств расширены и чувственный поток устремляется, как разлившаяся река, во вместилища чувств, и ничто не может остановить этот неистовый напор. Ибо тогда ум, поглощенный огромным приливом, оказывается внизу, неспособный подняться на поверхность и взглянуть наружу. Поэтому нужно использовать каждое чувство не для всего, на что оно способно, а, скорее, для наибольшего блага. Например, глаз способен видеть все цвета и все формы, но пусть он видит то, что достойно света, а не тьмы. Ухо тоже способно воспринимать все произносимые звуки, но некоторые отказывают ему слышать, ибо бесчисленные вещи, о которых говорят, - позорны и гнусны. И не для того природа дала тебе вкус, о глупец, подобно баклану (αἴθυια), все ненасытно поглощающий. Ведь часто заболевания, сопровождающиеся острой болью, происходят не от насыщения (τροφίμων), а от пресыщения (περιττών). Также и детородными органами вы наделены ради сохранения рода, но не для разврата, прелюбодеяний и других нечистых связей, а только для того, что по закону является средством размножения и насаждения человеческого рода. Также и язык, уста и органы речи вам даны не для того, чтобы болтать обо всем (πάντ' εκλάλει) и даже о неизреченном (καὶ τὰ ἄρρητα); ибо, в некоторых случаях, хорошо хранить молчание; и мне кажется, что те, кто научились говорить, должны научиться и молчать, ведь и говорение, и молчание осуществляются от одной и той же силы. Те же, кто разглагольствуют о неподобающем, являют не силу речи, а немощь молчания. Поэтому постараемся каждый из упомянутых (чувственных) входов связать несокрушимыми узами воздержания. Ибо Моисей говорит в другом месте (Числ. XIX, 15), что «всякий сосуд, который не закрыт перевязью - нечист», подразумевая, что несчастье происходит из-за того, что различные части души оставлены распущенными, зияющими и несвязными, в то время от их согласия и тесного соединения осуществляется правильный порядок жизни и речи. Итак, безбожный и нечестивый Каин не может не быть проклятым, поскольку, широко распахнув внутренние комнаты составной души, он стоял разинув рот для всего внешнего, ненасытно желая принять это, и найти им место на погибель Авеля, или учения, посвященного Богу.
 
 

Мы видим, что от призыва к умеренности в чувствах Филон переходит к увещанию к умеренности в словах. Здесь вновь проявляется филонова "водная" аналогия языка. Бесконтрольный, неумеренный приток чувств переливается через край в виде неумеренной и неразумной речи, как мутный поток, истекающий из озера, отравленного нечистыми источниками.

Обратим внимание упоминание баклана (αἴθυια), в назидательной речи Филона.  Образ этой морской птицы используется не случайно. Во-первых, баклан известен своей прожорливостью. Во-вторых, для бакланов характерна общительность. Бакланы устраивают гнездовья большими кампаниями. По всей видимости, "болтливость" баклана также подразумевается Филоном. И наконец, в-третьих, важен метод добывания пищи бакланом – ныряние в воду. Это действие, по Филону, является образом погружением ума в чувственную стихию, где ум перестает быть самим собой, он "тонет" в приливе чувственной стихии, не имея возможности "подняться на поверхность" и господствовать над тем, что ниже его.

Конечно, приведенных мыслей Филона Александрийского мы не можем сложить какое-либо цельное понимание языка и его функций. Однако сказанного достаточно, чтобы понять важность внутренней дисциплины и согласия мысли, чувства и слова.

 

 протоиерей Максим Приходько

 

 

 

 

[1] Автор выражает благодарность за редакцию текста Сызранову Сергею Викторовичу
Смотрите еще новости
Закрыть